Сажусь писать, и хочется от дороги
— лежащего вне идущего — перейти постепенно к пути
— его определяющему, воплощенному в нём.
С экрана кинотеатра, с книжных страниц и с уст родительских — отовсюду сызмальства впитываю страшные сказки о серых волках и домовых, истории о муках, совершенных или несовершенных поступках, об ужасе попасть в обстоятельства, в которых такие поступки представится возможность совершить или не совершить, об экзистенциальной драме закрывшего глаза — ладонями — человека. Это контекст пишущего.
Обдумываемый фильм повествует о семье: матери, дочери и внуке. Они, пробираясь по тёмному-тёмному лесу, направляются домой. Дорога, выраженная направлением, отсутсвует. Есть только темнота, разговоры и знание матери — куда и как идти. Она живет здесь достаточно долго и знает каждую кочку, — подскажет верную дорогу, научит осторожности и поведает материнскую историю о чудовищном звере.
Но его не существует. Это вымышленный страх, цель его — сохранность. Сама же возможность появления его более весома: в темноте он сковывает душу, в жилах стынет кровь, и волк из детских сказок оборачивается неизгоняемым демоном неизведанного мира, не предоставляющего ни малейшего шанса почувствовать человеческую радость.
Демон воет в ночи, пошатывая стены дома, но отступает — исчезает, когда в нем больше нет необходимости — страх теперь испытывать невозможно.
Пройденные дороги — складываются в путь. Пройденный путь — определяет суть. Не сгинув в темноте, избавившись от мысленного волка, встретив утро, героини продолжают каждая свой путь. Только может статься, что волк не исчез, — изменился в форме и сути: теперь он есть испепеляющая мука отчаяния, переставшая быть воплощенным страхом.