И хоть нельзя было представить его выцарапывающим что-либо на кирпичном камне, — не позволял статус, от старости не гнулись в коленях ноги, глаза слезились от яркого солнечного света — взяв в правую руку первый попавшийся ему на глаза гвоздь, который оказался ржавым, испытывая боль, он сел прямо посередине улицы, не стесняясь редких прохожих, поставил кирпич между дрожащих согнутых ног, оправил светло-бежевые рукава, стал карябать известняк. Кирпич глухо хрипел, неколебим, недвижим — его удерживала сильная ещё, старческая рука. На лице проступили незамечаемые им капли пота. Он остановился, когда скопившийся пот упал неожиданной каплей на свежие царапины, обозначив их отчётливо и ярко. Остановился резко, и вокруг замерла тишина.
Подбежали с разных сторон люди, стали бить по щёкам, звать его безымянного: Мужчина, мужчина, очнитесь!
. Руки, ещё мгновение назад напряжённые, соперничавшие в твёрдости с каменной, сейчас были вялы, расслаблены, как будто бескостны. Голова запрокидывалась назад, ещё дальше — глаза, погружаясь в темноту и жар верхнего века. Рот был открыт, и полукруглая дыра его тускнела. Кто-то закричал: Помогите, помогите же скорее!
.